Роб сомневался, что это у него хорошо получится — гнуться и клониться.
— Только не слишком занимай этим свои мысли, — сказал ему Ибн Сина. — Ала-шах меняет свои намерения часто и круто, так что нельзя заранее точно предвидеть, что и как он станет делать.
Они пошли дальше и возвратились в сад как раз перед тем, как предмет их разговора вернулся туда же из гарема Фатха Али. Выглядел он отдохнувшим, а расположение духа у него было отличное.
Прошло немного времени, и Робу пришла в голову мысль: а принимал ли Ибн Сина у себя в доме своего государя и покровителя? Он подошел к Хуфу и задал этот вопрос.
Седой Капитан Ворот прищурился, напрягая память, потом кивнул:
— Несколько лет тому назад.
Ясно, что первая жена великого лекаря, старая Реза Благочестивая, не могла интересовать шаха Ала, а потому можно быть вполне уверенным, что он осуществил свои права властелина в отношении Деспины. Роб представил себе, как шах взбирается по винтовой лестнице в каменной башне, а Хуф сторожит у входа.
Потом ложится на хрупкую и чувственную молодую женщину.
Захваченный этим мысленным зрелищем, Роб внимательнее присмотрелся к трем мужчинам, каждого из которых окружала восхищенная толпа льстивых придворных. Вокруг шаха толпилась обычная свита лизоблюдов. Ибн Сина, серьезный и сосредоточенный, отвечал на вопросы тех, которые выглядели людьми учеными. Карима, как обычно, почти не было видно за спинами восторженных почитателей, стремившихся поговорить с ним, прикоснуться к краю его одежды, насладиться волнующим моментом и присутствием обожаемого кумира.
Эта Персия, похоже, хотела из каждого мужчины по очереди сделать рогоносца.
С хирургическими инструментами Роб обращался правильно и вполне естественно, будто они были частью его собственного тела. Аль-Джузджани уделял ему все больше и больше своего драгоценного времени, с необыкновенным терпением показывал до последней мелочи, как проводить каждую процедуру. У персов были свои методы, позволявшие обездвижить больного и сделать его нечувствительным к боли. Если несколько дней вымачивать коноплю в ячменном отваре, а потом дать больному выпить настой, то больной сохраняет сознание, но перестает чувствовать боль. Роб две недели провел у мастеров-аптекарей в хазанат аш-шараф, постигая искусство изготовления таких сложных напитков, которые погружали больного в сон. Предсказать точно действие этих напитков было трудно, им невозможно было управлять, но достаточно часто они позволяли хирургу проводить операцию, не слыша стонов и воплей пациента и не опасаясь его невольных содроганий.
Впрочем, рецепты снадобий казались Робу скорее колдовскими, чем лекарскими.
...Возьми мясо овцы. Освободи его от жира и нарежь кусками, складывая те горкой вокруг и поверх доброго количества сваренных на медленном огне семян белены. Положи все это в глиняный горшочек, а сверху покрой конским навозом и держи так, пока не заведутся черви. Затем помести червей в стеклянный сосуд и жди, покуда они не засохнут. Когда потребуется, возьми их две части, а одну часть — порошка опиума и положи больному в ноздри.
Опиум получали из сока восточного цветка, мака. Его выращивали на полях близ Исфагана, однако спрос далеко опережал предложение, ибо он требовался не только врачевателям, его использовали в своих церемониях и молитвах мусульмане-исмаилиты. Поэтому опиум ввозили из Турции и из Газни именно он служил основой всех болеутоляющих средств.
...Возьми чистого опиума и мускатного ореха. Смели и прожарь их вместе да оставь вымачиваться в выдержанном вине сорок дней. Не забывай все время выставлять бутыль на солнце. Скоро получишь пасту. Если из нее сделать пилюлю и дать кому-либо, тот человек сразу лишится сознания и всех чувств.
По большей части пользовались другим рецептом, которому отдавал предпочтение сам Ибн Сина:
...Возьми в равных частях белены, опиума, молочая и семян лакричника. Смели каждое по отдельности, а затем смешай все вместе в ступке. Бери этой смеси понемногу и добавляй в еду, и кто это съест, тот сразу же уснет крепким сном.
Хотя Роб и подозревал, что аль-Джузджани не нравятся его отношения с Ибн Синой, вскоре он уже часто и помногу пользовался всеми хирургическими инструментами. Остальные ученики аль-Джузджани считали, что новичку перепадает слишком много лучшей работы, и хмурились, выражая свою зависть недовольным ворчанием и мелкими пакостями. Роб на это не обращал внимания, потому что он теперь познавал куда больше, чем полагал вообще возможным. Пришел день, когда он завершил — впервые самостоятельно! — операцию, которая поражала его в хирургии более всего прочего: снял катаракту с глаз, потерявших из-за нее способность видеть. Роб пытался благодарить аль-Джузджани, однако хирург сразу пресек его излияния:
— У тебя есть умение резать плоть, а оно дается не каждому. Мои же детальные поучения небескорыстны: ты выполняешь много работы.
Это была правда: день за днем Роб проводил ампутации, сшивал и лечил всевозможные раны, делал проколы в животе, чтобы снять давление скопившейся в брюшной полости жидкости, Удалял шишечки геморроя, вырезал участки варикозных вен...
— Мне думается, тебе слишком уж нравится резать, — заметил проницательный Мирдин, когда они сидели однажды в его доме за шахской игрой. В соседней комнате Мэри укладывала спать его сыновей, напевая им колыбельную на гаэльском языке шотландцев, а Фара прислушивалась к незнакомому напеву.