Лекарь. Ученик Авиценны - Страница 169

169

У аль-Гарата еще оставалось достаточно презрения во взгляде, но ему хотелось, чтобы победителем стал перс.

— Давай, беги, ублюдок!

Карим охотно расстался с ним.

Глядя с высоты первого спуска на лежащий внизу прямой отрезок пути, он заметил маленькую фигурку, поднимающуюся на длинный холм в отдалении. В этот момент афганец упал, поднялся и снова побежал. Вскоре он свернул на улицу Поборников веры и скрылся из виду. Кариму было очень трудно держать себя в узде, но он продолжал бежать в прежнем темпе и не видел соперника впереди, пока не достиг улицы Али и Фатимы.

Теперь афганец был гораздо ближе. Он снова упал, снова поднялся и побежал — неровно, рывками. Быть может, он и привык к тонкому воздуху, которым трудно дышать, однако же в горах Газни прохладно, и тут исфаганская жара играла на руку Кариму, который неуклонно сокращал разрыв.

Пробегая мимо маристана, он уже не видел и не слышал знакомых ему людей, ибо все внимание Карима было поглощено соперником впереди.

Карим настиг его после четвертого падения, которое оказалось последним. Афганцу принесли воды, прикладывали к телу мокрые полотенца, а он, коренастый крепыш, широкий в плечах, темнокожий, лежал на земле и хватал воздух, как вытащенная из воды рыба. Когда Карим пробегал мимо, афганец слегка скосил спокойные карие глаза и посмотрел ему вслед.

Эта победа, впрочем, принесла ему больше страданий, чем радости, ибо теперь необходимо было сделать выбор. В состязании сегодня победил он; но хватит ли ему сил и дерзости, чтобы попытаться добиться шахского калаата? «Царские одежды», пятьсот золотых и чисто номинальная, но хорошо оплачиваемая должность начальника царских скороходов полагались любому, кто пробежит все двенадцать этапов — 126 римских миль — меньше, чем за двенадцать часов.

Обегая вокруг майдана, Карим оказался лицом к солнцу и внимательно всмотрелся. Он бежал весь день, покрыв девяносто пять миль. Достаточно. У него все болит, больно даже повернуться, чтобы вынуть из колчана и вернуть девять стрел. Можно взять денежную награду, а потом присоединиться к остальным бегунам, которые плещутся сейчас в Реке Жизни. Ему было необходимо искупаться в их зависти, их восхищении, да и в самой реке — уж он-то больше всех заслужил право погрузиться в ее прохладные зеленые воды.

Солнце понемногу катилось к горизонту. Сколько времени оставалось у Карима? А сколько сил сохранило еще его тело? И угодно ли это Аллаху? Времени, должно быть, совсем мало, ему не успеть пробежать еще тридцать одну милю прежде, чем прозвучит призыв к Четвертой молитве, возвещающий о том, что солнце село.

Но он знал и другое: полная победа позволит прогнать Заки Омара из снов, которые порой мучают его по ночам, и сделает это надежнее, чем его попытки переспать со всеми женщинами на свете.

Так получилось, что он не подошел к шатру судей чатыра, а положил в колчан новую стрелу и побежал на десятый этап. Покрытая белой пылью дорога перед ним была пустынна, теперь Карим состязался лишь с темным джинном — призраком человека, которому хотел стать сыном и который вместо этого сделал его своим наложником.

***

Состязание, по сути, закончилось: остался только один бегун, он и был победителем, — и зрители стали расходиться. Но теперь вдоль всего пути они собирались снова, потому что увидели, как Карим продолжает бег в одиночку, и поняли, что он старается добиться шахского калаата.

Все они давно разбирались в тонкостях ежегодного чатыра и знали, какова награда за целый день бега под палящими лучами солнца. Поэтому толпа выражала свою симпатию таким оглушительным хриплым ревом, что Карима, казалось, несло на его волне. Этот забег принес ему едва ли не удовольствие. Возле больницы он заметил в толпе лица, сияющие от гордости за него: аль-Джузджани, служителя Руми, библиотекаря Юсуфа, хаджи Давута Хосейна, даже самого Ибн Сину. Как только он заметил старика, глаза Карима сами метнулись к крыше больницы. Она снова была там, и он понял, что, когда они окажутся наедине, она-то и станет главной его наградой.

Но на второй половине этапа он стал испытывать самые серьезные за все время трудности. Он часто принимал воду, которую ему протягивали, и выливал себе на голову, но от утомления стал менее внимательным и часть воды попала в левую туфлю. Мокрая обувь тут же стала обдирать воспаленную кожу с натруженной ноги. Возможно, это повлияло на его шаг, и вскоре судорога скрутила сухожилие под правым коленом.

Что еще хуже — когда он добежал вновь до Врат Рая, оказалось, что солнце опустилось ниже, чем он предполагал. Оно повисло прямо над холмами, и Карим, начиная новый этап — он молил Аллаха, чтобы этот оказался предпоследним, — быстро терял силы, испытывал страх, что времени уже не хватит, и в целом был охвачен самой черной тоской.

Но горожан охватила какая-то странная лихорадка — каждый из них стал на миг Каримом Гаруном. Даже женщины подбадривали его пронзительными криками, когда он пробегал мимо. Мужчины давали тысячи клятв, восхваляли его, призывали милость Аллаха, молили о помощи Пророка и двенадцать праведных имамов-мучеников.

Люди, загодя узнав о его приближении по крикам стоящих ближе, поливали улицы перед самым его появлением, посыпали его дорогу цветами, бежали рядом с ним, обмахивая веерами или брызгая ароматной водой ему в лицо, на руки и ноги.

Карим почувствовал, как их энергия переходит в его кровь и плоть, зажигает его огнем. Шаг его стал ровнее и тверже.

Ноги поднимались и опускались, и снова, и снова, и снова. Он по-прежнему придерживался своего темпа, только теперь не пытался загнать подальше боль. Наоборот, он сосредотачивался на боли в боку, в ступнях, в мышцах ног, пытаясь таким образом рассеять одолевающую его усталость.

169