Лекарь. Ученик Авиценны - Страница 115

115

С минаретов понеслись мужские голоса — одни далекие, еле слышные, другие близкие, ясно слышные, — призывавшие правоверных на молитву. Всякое движение на улицах прекратилось: люди обращались лицом, кажется, на юго-запад — в сторону Мекки. Все мужчины города падали на колени, гладили землю раскрытыми ладонями, низко кланялись, всякий раз касаясь лбом камней мостовых.

Роб из уважения остановился и спешился.

Когда молитва окончилась, он подошел к человеку средних лет, проворно сворачивавшему молитвенный коврик, который он достал из своей телеги, запряженной волами. Роб поинтересовался, как ему отыскать еврейский квартал.

— А! Он называется Яхуддийе. Поезжай дальше прямо, по улице Йездигерда, пока не доедешь до еврейского рынка. В дальнем конце рынка будут ворота с аркой, за ними ты и найдешь ваш квартал. Мимо не проедешь, зимми!

Рынок был заставлен рядами лавочек, где можно было купить мебель, лампы и масло, лепешки, сласти, пахнувшие медом и пряностями, одежду, всевозможные предметы обихода, овощи и фрукты, рыбу, кур — как ощипанных и выпотрошенных, так и живых, кудахчущих... Иными словами, все, что необходимо в земной жизни. Увидел Роб и выставленные на продажу молитвенные покрывала, одежду с кисточками, филактерии. В лавке писца сидел, склонясь над чернильницей и перьями, старик с морщинистым лицом, а рядом, в палатке с отдернутым пологом, — гадалка. По тому, что в некоторых лавках торговали женщины, а другие, придерживая за ручки тяжелые корзины, совершали покупки на переполненном рынке, Роб понял: он уже в еврейском квартале. На женщинах были просторные черные платья, головы покрыты полотняными платками. Встретились три-четыре женщины, закрывавших лица вуалями, на манер мусульманок, но у подавляющего большинства лица были открыты. У мужчин одежда была такая же, как и у Роба, только бороды густые, кустистые.

Роб ехал медленным шагом, наслаждаясь тем, что видел и слы-шал. Миновал двух мужчин, горячо, словно заклятые враги, споривших о цене на пару башмаков. Многие перекрикивались, обмениваясь шутками; чтобы тебя расслышали, приходилось кричать.

На дальнем конце рынка он проехал через ворота с аркой и стал пробираться по узким тесным переулкам, затем по неровному спиральному спуску въехал в нижний и более обширный район лачуг, построенных как попало; отделявшие группы домов крошечные проулочки были проложены без всякого порядка. Многие дома стояли рядышком, стена к стене, но там и сям были разбросаны и отдельно стоящие дома, окруженные небольшими садами. Хотя по английским меркам такие дома выглядели очень скромно, здесь, на фоне соседних хибар, они казались замками.

Исфаган был старым городом, но Яхуддийе выглядел еще более древним. От извилистых улочек отходили переулки. Жилые дома и синагоги построены из камня или старинного кирпича, который выцвел до светло-розового. Мимо Роба прошли дети, гнавшие перед собой козу. На углах улиц стояли группы людей, они беседовали, смеялись. Приближалось время ужина, из домов тянуло запахами стряпни, у Роба даже слюнки потекли.

Он ехал по кварталу, пока не нашел конюшню, где смог поставить осла и мула и договориться, чтобы за ними как следует ходили. Прежде чем уйти, Роб снова очистил царапины от когтей пантеры, оставшиеся на боку осла. Царапины уже благополучно заживали.

Недалеко от конюшни отыскался и постоялый двор. Хозяином был высокий старик с приятной улыбкой и сгорбленной спиной, именем Залман Меньшой.

— А почему «меньшой»? — не удержался от вопроса Роб.

— В моей родной деревне Разан у меня был дядя, Залман Большой. Известный богослов, — объяснил старик.

Роб попросил постелить ему тюфяк в углу просторной общей спальни.

— Ужинать будешь?

Еда выглядела соблазнительно: маленькие кусочки мяса, поджаренные на вертеле, с жирным гарниром из риса (Залман назвал это «плов») и маленькими, почерневшими на огне луковицами.

— А это кошерная пища? — предусмотрительно спросил Роб.

— А как же иначе! Кошерная, можешь есть безбоязненно. После мяса Залман подал медовые коврижки и приятное питье под названием шербет.

— Ты приехал из дальних краев, — заметил старик.

— Из Европы.

— Из Европы. Ах!

— А как вы догадались?

— По тому, как ты говоришь, — улыбнулся хозяин и, увидев, как вытянулось лицо Роба, добавил: — Ты научишься говорить лучше, не сомневаюсь. Как, интересно, живется евреям в Европе?

Роб не знал, что на это сказать, но потом вспомнил о словах Зеви:

— Евреем быть нелегко.

Залман грустно кивнул.

— А как живется евреям в Исфагане?

— Ой, здесь неплохо. Коран учит людей поносить нас, поэтому иногда нас дразнят разными словами. Но они к нам привыкли, а мы к ним. В Исфагане евреи жили испокон веку, — рассказывал Залман. — Этот город основал Навуходоносор, который, согласно легенде, поселил здесь пленных евреев — после того, как завоевал Иудею и разрушил Иерусалим. А через девятьсот лет после того шах Йездигерд влюбился в местную еврейку, именем Шушан-Духт, и сделал ее царицей. Она сумела облегчить положение своего народа, поэтому здесь стало селиться все больше евреев.

Роб подумал, что более удачной маски ему было и не придумать: раз он изучил обычаи евреев, то сумеет смешаться с ними, как муравей в муравейнике.

После ужина он пошел со стариком в Дом мира, одну из нескольких десятков здешних синагог. То было квадратное здание, сложенное из камня в стародавние времена, трещины уж давно поросли нежным коричневым мхом, хотя никакой сырости не ощущалось. Вместо окон в синагоге были лишь узенькие амбразуры, а дверь такая низкая, что Робу, проходя, пришлось нагнуться. Внутрь вел неосвещенный коридор, а в молитвенном помещении лампы освещали лишь столбы, уходившие вверх — крыша находилась так высоко, что ее снизу было и не видно. Мужчины сидели в главной части, а женщины молились в маленьком боковом приделе, отделенном от главной части барьером. Роб нашел, что в синагоге легче творить маарив, чем в пути, в компании всего трех евреев. Здесь был хазан, который читал молитву, а все собравшиеся бормотали или пели кому как нравилось, поэтому Роб стал раскачиваться вместе со всеми, уже не так смущаясь незнанием древнееврейского языка и тем, что не всегда поспевал за молитвами.

115